Неточные совпадения
— Ого, вы кусаетесь? Нет, право же, он недюжинный, — примирительно заговорила она. — Я познакомилась с ним года два тому назад, в Нижнем, он там не привился. Город меркантильный и ежегодно полтора месяца сходит с ума: все купцы, купцы, эдакие огромные, ярмарка, женщины, потрясающие кутежи. Он там сильно пил, нажил какую-то болезнь. Я научила его как можно
больше кушать сладостей, это совершенно излечивает от пьянства. А то он, знаете, в
ресторанах философствовал за угощение…
Четко отбивая шаг, из
ресторана, точно из кулисы на сцену, вышел на террасу плотненький, смуглолицый регент соборного хора. Густые усы его были закручены концами вверх почти до глаз, круглых и черных, как слишком
большие пуговицы его щегольского сюртучка. Весь он был гладко отшлифован, палка, ненужная в его волосатой руке, тоже блестела.
Но Дронов не пришел, и прошло
больше месяца времени, прежде чем Самгин увидел его в
ресторане «Вена».
Ресторан этот печатал в газетах объявление, которое извещало публику, что после театра всех известных писателей можно видеть в «Вене». Самгин давно собирался посетить этот крайне оригинальный
ресторан, в нем показывали не шансонеток, плясунов, рассказчиков анекдотов и фокусников, а именно литераторов.
Зашли в
ресторан, в круглый зал, освещенный ярко, но мягко, на маленькой эстраде играл струнный квартет, музыка очень хорошо вторила картавому говору, смеху женщин, звону стекла, народа было очень много, и все как будто давно знакомы друг с другом; столики расставлены как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам; в центре круга вальсировали высокий блондин во фраке и тоненькая дама в красном платье, на голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался
большой гребень, сверкая цветными камнями.
Было много женщин и цветов, стреляли бутылки шампанского, за
большим столом посредине
ресторана стоял человек во фраке, с раздвоенной бородой, высоколобый, лысый, и, высоко, почти над головою, держа бокал вина, говорил что-то.
— За что же? Ну, спасибо. Послушайте, выпьемте еще бокал. Впрочем, что ж я? вы лучше не пейте. Это он вам правду сказал, что вам нельзя
больше пить, — мигнул он мне вдруг значительно, — а я все-таки выпью. Мне уж теперь ничего, а я, верите ли, ни в чем себя удержать не могу. Вот скажите мне, что мне уж
больше не обедать по
ресторанам, и я на все готов, чтобы только обедать. О, мы искренно хотим быть честными, уверяю вас, но только мы все откладываем.
Наш неопытный вкус еще далее шампанского не шел и был до того молод, что мы как-то изменили и шампанскому в пользу Rivesaltes mousseux. [шипучего вина ривесальт (фр.).] В Париже я на карте у
ресторана увидел это имя, вспомнил 1833 год и потребовал бутылку. Но, увы, даже воспоминания не помогли мне выпить
больше одного бокала.
Трактир Тестова был из тех русских трактиров, которые в прошлом столетии были в
большой моде, а потом уже стали называться
ресторанами.
Были еще немецкие
рестораны, вроде «Альпийской розы» на Софийке, «Билло» на
Большой Лубянке, «Берлин» на Рождественке, Дюссо на Неглинной, но они не типичны для Москвы, хотя кормили в них хорошо и подавалось кружками настоящее пильзенское пиво.
А невдалеке от «Молдавии», на
Большой Грузинской, в доме Харламова, в эти же часы оживлялся более скромный трактир Егора Капкова. В шесть часов утра чистый зал трактира сплошь был полон фрачной публикой. Это официанты загородных
ресторанов, кончившие свою трудовую ночь, приезжали кутнуть в своем кругу: попить чайку, выпить водочки, съесть селяночку с капустой.
Актеры могли еще видеться с антрепренерами в театральных
ресторанах: «Щербаки» на углу Кузнецкого переулка и Петровки, «Ливорно» в Кузнецком переулке и «Вельде» за
Большим театром; только для актрис, кроме Кружка, другого места не было.
Вход в
ресторан был строгий: лестница в коврах, обставленная тропическими растениями, внизу швейцары, и ходили сюда завтракать из своих контор главным образом московские немцы. После спектаклей здесь собирались артисты
Большого и Малого театров и усаживались в двух небольших кабинетах. В одном из них председательствовал певец А. И. Барцал, а в другом — литератор, историк театра В. А. Михайловский — оба бывшие посетители закрывшегося Артистического кружка.
— Скажите, ну разве будет для вашей сестры, матери или для вашего мужа обидно, что вы случайно не пообедали дома, а зашли в
ресторан или в кухмистерскую и там насытили свой голод. Так и любовь. Не
больше, не меньше. Физиологическое наслаждение. Может быть, более сильное, более острое, чем всякие другие, но и только. Так, например, сейчас: я хочу вас, как женщину. А вы
В каком-то
большом городе — не то в Москве, не то в Петербурге — офицер застрелил, «как собаку», штатского, который в
ресторане сделал ему замечание, что порядочные люди к незнакомым дамам не пристают.
В деле беллетристики он противник всяких психологических усложнений и анализов и требует от автора, чтоб он, без отвлеченных околичностей, но с возможно
большим разнообразием «особых примет», объяснил ему, каким телом обладает героиня романа, с кем и когда и при каких обстоятельствах она совершила первый, второй и последующие адюльтеры, в каком была каждый раз платье, заставляла ли себя умолять или сдавалась без разговоров, и ежели дело происходило в cabinet particulier, [в отдельном кабинете] то в каком именно
ресторане, какие прислуживали гарсоны и что именно было съедено и выпито.
Тоска настигла меня немедленно, как только Блохины и Старосмысловы оставили Париж. Воротившись с проводин, я ощутил такое глубокое одиночество, такую неслыханную наготу, что чуть было сейчас же не послал в русский
ресторан за бесшабашными советниками. Однако на этот раз воздержался. Во-первых, вспомнил, что я уж
больше трех недель по Парижу толкаюсь, а ничего еще порядком не видал; во-вторых, меня вдруг озарила самонадеянная мысль: а что, ежели я и независимо от бесшабашных советников сумею просуществовать?
Эти строки единственные остались у меня в памяти из газеты, которая мозолила мне глаза десятки лет в Москве во всех трактирах,
ресторанах, конторах и магазинах. В доме Чебышева, на
Большой Бронной, постоянном обиталище малоимущих студентов Московского университета, действительно оказались двое студентов Андреевых, над которыми побалагурили товарищи, и этим все и окончилось.
Я оглянулся и увидел
большой стол, вытащенный, должно быть, из
ресторана, бывшего прямо против нас, через мостовую.
Прислуга, женщина лет тридцати пяти, медлительная и настороженная, носила мне из
ресторана обеды и ужины, прибирала комнаты и уходила к себе, зная уже, что я не потребую ничего особенного и не пущусь в разговоры, затеваемые
большей частью лишь для того, чтобы, болтая и ковыряя в зубах, отдаваться рассеянному течению мыслей.
Это меня обидело. Я вышел, сел на Ивана Никитина, поехал завтракать в
ресторан Кошелева. Отпустил лихача и вошел. В зале встречаю нашего буфетчика Румеля, рассказываю ему о бенефисе, и он прямо тащит меня к своему столу, за которым сидит высокий, могучий человек с
большой русой бородой: фигура такая, что прямо нормандского викинга пиши.
Но тотчас же порядок мыслей у нее обрывался, и она говорила о новой квартире, об обоях, лошадях, о путешествии в Швейцарию и Италию. Орлов же был утомлен поездкой по
ресторанам и магазинам и продолжал испытывать то смущение перед самим собой, какое я заметил у него утром. Он улыбался, но
больше из вежливости, чем от удовольствия, и когда она говорила о чем-нибудь серьезно, то он иронически соглашался: «О да!»
Идти играть в карты было уже поздно,
ресторанов в городе не было. Он опять лег и заткнул уши, чтобы не слышать всхлипываний, и вдруг вспомнил, что можно пойти к Самойленку. Чтобы не проходить мимо Надежды Федоровны, он через окно пробрался в садик, перелез через палисадник и пошел по улице. Было темно. Только что пришел какой-то пароход, судя по огням —
большой пассажирский… Загремела якорная цепь. От берега по направлению к пароходу быстро двигался красный огонек: это плыла таможенная лодка.
Градацию эту он может перенести во всякую другую сферу (например, в сравнительную сферу сюртуков и поддевок,
ресторанов и харчевен, кокоток, имеющих ложу в бельэтаже, и кокоток, безнадежно пристающих к прохожему в
Большой Мещанской, и т. п.), лишь бы она кончалась человеком, «который ест лебеду».
— Затем, что у вас тогда все будет общее, и если жена наживет — это принадлежит и мужу. Тогда, например, будь это я: я отдаю вам весь мой
ресторан, и мы никого сюда
больше не пустим.
Это учреждение было нечто среднее между дорогим публичным домом и роскошным клубом — с шикарным входом, с чучелом медведя в передней, с коврами, шелковыми занавесками и люстрами, с лакеями во фраках и перчатках. Сюда ездили мужчины заканчивать ночь после закрытия
ресторанов. Здесь же играли в карты, держались дорогие вина и всегда был
большой запас красивых, свежих женщин, которые часто менялись.
Он знал всех официантов по именам, а также всех хористов и хористок из цыганского и русского хоров, разделял все горести и радости заведения, одним своим присутствием и двумя-тремя словами улаживал недоразумения между администрацией
ресторана и пьяными посетителями и выпивал за ночь три бутылки шампанского — не
больше и не меньше.
Потом он, очевидно, решил, что нужно поздороваться, встал, как будто по обязанности поцеловался со мной и опять лег.
Больших усилий стоило мне уговорить его пойти пообедать куда-нибудь в
ресторан. Дорогой он молчал, шел сутулый, безучастный, точно его вели по веревочке, и всякий вопрос мне приходилось повторять по два раза.
Через неделю, провожая Нору с
большого вечернего представления, Менотти попросил ее зайти с ним поужинать в
ресторан той великолепной гостиницы, где всемирно знаменитый, первый соло-клоун всегда останавливался.
И болтливый француз продолжал рассказывать, какая
большая будущность предстоит Сайгону, затем вкратце познакомил Володю со своей биографией, из которой оказалось, что он из Оверни родом и отправился искать счастья на Восток и странствует с французским воинством; сперва был маркитантом, а теперь завел маленькую гостиницу и
ресторан.
На площадке перед
рестораном Откоса, за столиками, сидела вечерняя публика, наехавшая снизу, с ярмарки, — почти все купцы. Виднелось и несколько шляпок. Из
ресторана слышно было пение женского хора. По верхней дорожке, над крутым обрывом, двигались в густых уже сумерках темные фигуры гуляющих,
больше мужские.
Он ходил завтракать и обедать в один из самых лучших кафе-ресторанов и проедал каждый день, один,
больше чем на двадцать песет.
На одной бойкой станции, где в
ресторане вокзала сновало множество всякого народа, и военного и штатского, в отдельном стойле, на которые разделена была зала на манер лондонской таверны, я, закусывая, снял свою сумку из красного сафьяна, положил ее рядом на диване, заторопился, боясь не захватить поезд, и забыл сумку. В ней был весь мой банковый фонд —
больше тысячи франков — и все золотом.
Машина — здесь: оркестрион,
большой музыкальный механический орган; такие «машины» были во многих московских
ресторанах и трактирах.
Фабрикант Фролов, красивый брюнет с круглой бородкой и с мягким, бархатным выражением глаз, и его поверенный, адвокат Альмер, пожилой мужчина, с
большой жесткой головой, кутили в одной из общих зал загородного
ресторана. Оба они приехали в
ресторан прямо с бала, а потому были во фраках и в белых галстуках. Кроме них и лакеев у дверей, в зале не было ни души: по приказанию Фролова никого не впускали.
Все столики общей залы
ресторана «Малый Ярославец», находящегося на
Большой Морской, были заняты посетителями.
Ресторан Дюссо находился на
Большой Морской и был сборным пунктом того полка, в который поступал Николай Герасимович.
Привычка за два месяца быть постоянно навеселе также сделала свое дело: он заходил в
рестораны, пока у него были
большие деньги, ночевал в гостиницах, в тех гостиницах, в которых без прописки видов на жительство пускают только вдвоем, потом спустился до низков трактиров и ночлежных домов.
На Садовой улице, невдалеке от Невского проспекта, существовала еще во время начала царствования императрицы Елизаветы
большая кондитерская, род
ресторана с биллиардными комнатами.
Через несколько дней
большая компания адвокатов, с Московским Демосфеном во главе, приехала поужинать в загородный
ресторан Стрельну.
В ту же самую ночь, когда Ястребов привез к Масловым сообщение «Gil Blas'a», в
большом кабинете
ресторана Кюба происходил «лукулловский пир».
Англичанки с этим свыклись и не ездят иначе в театр и даже в
ресторан, как декольтированные и в
большом параде.
Во втором часу дня он входил в общую залу
ресторана Кюба, на углу
Большой Морской улицы и Кирпичного переулка.